Отвернись к стене и промолви: „я сплю, я сплю“.
Одеяло серого цвета и сам ты стар.
Может за ночь под веком я столько снов накоплю,
что наутро море крикнет мне: „наверстал!“

Иосиф Бродский „Прилив“

Бывало у вас такое, когда чувствуешь, что поднялся над временем, что оно для тебя не существует, а просто, как река, течет само по себе, не унося тебя в будущее?

Я научился этому фокусу, когда мне было лет двенадцать, впервые заметив, что этот учебный год закончился невероятно быстро, гораздо быстрее, чем предыдущий. Тогда я решил запомнить это ощущение и ровно через год сравнить: будет ли тот год еще быстрее, еще стремительнее. Так и получилось. А я, проследив себя на три года назад, вдруг почувствовал себя находящимся над временем существом. Открытие это было таким ошеломительным, что я на минуту забыл про свои продростковые проблемы.

И вот теперь, когда года проскакивают с такой невероятной скоростью, что уже не можешь внятно ответить себе, сколько тебе в этом году стукнет, я вдруг снова вспомнил ту свою игру со временем. Я вспомнил тот день и час: была весна, шел дождь, я болел и сидел дома с завязанным горлом. И я услышал свой далекий голос, почти уже затертый шуршанием секунд, минут, часов, дней и лет. Я его услышал и убедился, что хотя все изменилось, но я – все равно я. Внешне – не очень юный, внутренне – усталый, но все же – это я. И время снова течет, как река, скрытая туманом, так что слышен только шум воды, да изредка звон крыльев пролетающих в тумане уток.

Время не властно над нами – над нашим внутренним миром – оно властно лишь над телами. И наверное в этом и есть самая страшная человеческая трагедия. Разум позволяет нам оценить эту разницу – между нашей сущностью и нашим телом лишь когда мы стареем. Внутри все осталось по-прежнему: и так же ждешь чуда, и так же надеешься, что все впереди, и так же уверен, что все в твоих руках… А потом смотришь на себя в зеркало и вот оно – чудес не бывает, зато существуют на самом деле несбыточные мечты - время ушло, когда ты еще мог их осуществить, да и чем, в самом деле, человек вообще распоряжается в этой жизни?

Так вот, я тут наткнулся на какой-то психологический сайт, который предлагает всем вошедшим поучаствовать в опросе, а затем выкладывает некие результаты. И оказалось, что после 45 лет людей перестает занимать вопрос о смысле жизни. А последний всплеск интереса к этой проблеме - от 30 до 45 лет. Что же получается, что поиск смысла жизни напрямую связан с нашими физическими возможностями? Как только возможности убывают, смысл из жизни исчезает? Или отныне начинаются инфернальные поиски этого самого смысла. За пределами человеческого бытия. Одних они приводят в церковь, других – к каким-то суевериям, третьих – к саморазрушительной мысли, что „раз Бога нет, то и рая нет, а раз рая нет, то и ада нет, а если ада нет, значит – все дозволено!“.

Безусловно, такое надсадное, скоропалительное желание отыскать смысл жизни, когда жизнь, как GPS-навигатор, вдруг показывает флажок в месте прибытия, - связано со страхом смерти. Смерть неприятная штука. Тогда, в подростковом возрасте, напала на меня какая-то непонятная болезнь, то ли аллергия, то ли еще что, только неделю у меня держалась температура выше сорока. Видя, что дело плохо, отец посадил меня в машину и отвез в Институт педиатрии. Меня не хотели брать - 14 лет, рост метр семьдесят, у них и пижам-то такого размера не было. Но отец их уговорил. Меня положили в ординаторской, чтобы был постоянно на виду. Там уже стояла застеленная койка, на которой кто-то до меня лежал. Наверное, такой же тяжелый. Может, и умер на этой койке, с которой не убрали даже грязное белье, вся наволочка и часть простыни были залиты кровью. Но мне было тогда все равно. Мне сразу же вставили внутривенный катетер, по жилам потекла прохладная влага – голова закружилась еще больше и я подумал: „Ну вот и все.“ И закрыл с облегчением глаза.

В первую секунду беспамятства показалось, что я нахожусь где-то, где все, что было со мной за мою небольшую жизнь абсолютно не важно. Не важно, что мамы не было рядом – она как раз уехала на юг, где у бабушки расхворалась моя младшая сестра, не важно, что отец, когда меня увозили, сжал мне, как мужчине, руку, и я на минуту воспрял, не важно, что бабушка обещала испечь к моему возвращению беляши, не важно, что все меня звали Володя, а мама и сестренка – Вовка, это имя не имело ко мне никакого отношения… Я помню, что я еще даже пытался оживить в себе хоть какую-то оценку воспоминаний, но не мог. Это не имело значения. А потом все погасло, как во сне.

Когда я очнулся, встал и на подгибающихся ногах вышел в коридор, пожилая дежурная медсестра сидела совсем рядом с дверью, за столом и что-то писала при зажженной лампе. Подняв голову, она выронила ручку – перед ней стоял призрак ростом метр семьдесят, в пижаме, штаны которой можно было считать шортами, а рубашку – гавайкой, если б не линялые голубые медвежата по всему полю. „Живо-ой!“ – ахнула медсестра, - А мы думали – помрешь.».

Дело в том, что я отсутствовал на земле целую неделю. Искусственный сон, в который меня отправили, чтобы разгрузить сердце, хоть и не был смертью, жизнью тоже назвать нельзя. И когда я думал об этом, больше всего меня пугал не отвратительный из-за своей физиологичности и моей беспомощности, уход, а та секунда полного безличья и бессмысленности, в которую я попал сразу по уходу. Чернота небытия ничто по сравнению с этим. И вероятно, это и есть ад. Хотя, для кого-то, может, и рай.

И вероятно, именно этого-то и боятся люди. Что касается меня, то после того „воскресения“, я смерти больше не боялся. Вернее, боялся, но не своей, а смерти близких. Смерти мамы, смерти отца – ее-то мне вскоре предстояло пережить. Пережить, на мгновение снова оказавшись в том аду, где ничто не важно и где ты не можешь ничего.

Однако, жизнь продолжалась и она была наполнена значением и смыслом. Причем значение и смысл приобрели действия и вещи, раньше мною просто не замечаемые. Например, шум воды в раковине на кухне, когда мама моет посуду. Сами эти чистые тарелки, стоящие в сушке, и с каждой из них медленно сползали и прыгали обратно в раковину блестящие капли воды… В них появилось что-то истинное, как-будто я вдруг увидел душу вещей. Я начал сибаритствовать… Наслаждаться жизнью. Запахом свежезаваренного чая, горячим душем и мягким полотенцем. Мне стало нравиться, как щелкают застежки на портфельчике моей младшей сестренки. И я всегда ждал, когда она откроет портфель, придя из школы, достанет пару учебников, восхитительно пахнущих библиотекой, гремящий деревянный пенал, затем вновь защелкнет замки на портфеле и с хрустом будет переворачивать страницы тетради, с нажимом исписанной крупным почерком отличницы…
Я говорю об этом так долго и так подробно потому, что сидя снова на берегу туманной реки времени, я понял, что возраст – простая отметка на какой-то божественной шкале, которая показывает, насколько ты возрос по сравнению с предыдущим твоим посещением этих туманных берегов.

Как говорил святой Августин, человек вмещает Бога (capax Dei). То есть, возможности человека почти беспредельны. И мы можем вместить в своей душе величественную картину мира, состоящего из предметов и людей, и мы можем вместить в душе мысль о собственной смерти не как о конце света. Мир с нашей смертью не закончится – он будет также величественен и огромен. И как только мы это сможем осознать – страх уйдет.

Ведь как много мы говорим о Боге, но как мало мы пытаемся узнать о нем и о том, о чем догадались люди мудрее нас, стоящие ближе к Нему. Все знают фразу: „суета сует“, но мало кто знает, что возможно книгу Екклесиаста написал царь Соломон, мудрейший и успешнейший человек далекого прошлого. И вот к чему он пришел, когда его возраст стал требовать поиска смысла: «Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное; время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить; время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать; время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий; время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать…» (Еккл. 3:1-7).

Обнаружить себя в своем возрасте – это оценить, какое количество возможностей открыл перед тобой этот возраст – духовных возможностей, возможностей разума. И если все это время вы развивались, а не деградировали, то возможности ваши велики. Наименьшая из этих возможностей - отсеивать ненужное и мелкое, а самое большое достижение – любовь. Да-да, та самая, „возлюби ближнего“… Если кто-то может похвастаться, что достиг этой стадии, можно с уверенностью сказать, что он „вместил Бога“.

Я вот еще не могу. Всему свое время…