Сайт Владимираyakimenko


Есть еще одно, о чем надо бы знать… Когда вы выразите себя до конца, тогда и только тогда вы осознаете, что на свете всё уже выражено, не одними только словами, но и делом, и единственное, что вам, в сущности, остается, это сказать: аминь!

Генри Миллер „Биг-Сур и апельсины Иеронима Босха“


Главная | КОНЕЦ ЛЕТА

КОНЕЦ ЛЕТА

Во вторник начался сентябрь.

Дождь лил всю ночь.

Все птицы улетели прочь.

Лишь я так одинок и храбр,

Что даже не смотрел им вслед.

Холодный небосвод разрушен.

Дождь стягивает просвет.

Мне юг не нужен.

 

Иосиф Бродский

„Новые  станцы к Августе“

 

В этом году, боюсь, слово „юг“ и слово „Крым“ слились в одно неразличимое грозное нечто. Как в том прекрасном перестроечном мультфильме „Остров сокровищ“: „Для вас слово „ром“ и слово „смерть“ означают одно и тоже…“ Какой уж тут юг! Не помогает даже ежедневная сказочная реклама завода „Абрау-Дюрсо“ на телевиденье… Мне такой юг тоже не нужен.

Впрочем, я не об этом. Я о конце лета в его некалендарном значении. Почему конец лета вызывает такую тоску и неизбежные мысли о надвигающемся нечто? Что в конце концов надвигается? Я не о возможной войне, дефиците продовольствия и задержках выплаты пенсий. Может, об осени с дождями и слякотью, вяло наступающей зиме, черной мешанине из талого снега под ногами, вечных сумерках?.. Хотя нет, дело даже не в этом.

Когда был школьником, надвигающийся конец лета грозил школой, концом вольницы на море, где жил у стариков три месяца. Школа – это была муштра, запрет на проявление своего „я“ , запрет на жизнь.

Предоставленные сами себе летом, на Кубани, мы наверстывали этапы становления личности, отмененные зимой „педагогами“. И делали это играючи: купались, загорали, залезали на деревья  у стен кинотеатра, чтобы посмотреть запретный „взрослый“ фильм, обряжались на танцы в зеленые широченные клеша, надевали на палец выточенный  на уроке труда перстень-печатку, дрались до кровавой юшки, «лазали» до ночи с девчонками.

А когда приближался сентябрь, ощущение конца света было так велико, что перекрывало недавний всеобщий страх перед 2012 годом. Сентябрь означал методичное стирание личности, приучение к дисциплине – рьяная молодая „училка“ не могла понять, почему шестилетний, стриженный по тогдашней «детской» моде  под «бокс» ученик засыпает посреди урока, а когда его будят – хохочет до слез над смешной картинкой в букваре. Она выгоняла меня из класса, оставляла после уроков одного за партой – я должен был просто сидеть, заложив руки за спину, как арестант, слушая, как она кокетничает с кем-то за дверью.

Это было очень давно, но ощущение конца света вернулось ко мне, когда мой сынишка вернулся из детского сада, рыдая, и сказал, что больше туда не пойдет, потому что воспитательница за то, что он не хотел спать в тихий час, оставила его одного в спальне, когда все уже встали и пошли полдничать, да еще прибавила, что если он не будет спать, то умрет и никогда больше не увидит мамы…

Но неужели же детские прививки так долго действуют, что мы, уже взрослые, а иногда даже и стареющие граждане и гражданки ждем наступления лета с его жарой, пылью, невыносимыми по долготе и нудности рабочими днями (теперь-то уж три месяца на море – несбыточная «райская» мечта), ждем, как манны небесной, как кислородной подушки, хотя отпуск пролетает мгновенно, едва начавшись…

Чем больше над этим думаю, тем больше убеждаюсь, что дело не в школе и уж, конечно, не в детском саде. А дело во мне, а точнее в каждом из нас, кто боится конца лета, как конца света. Вот Пушкин, например, не боялся („Дни поздней осени бранят обыкновенно, но мне она мила, читатель дорогой…“) и Бродский не боялся, - оказавшись за бортом нашего веселого отечества, он вдруг заметил, что на свете есть зимы в их календарном значении и полюбил их („Когда снег заметает море и скрип сосны оставляет в воздухе след глубже, чем санный полоз….“).

 И я бы не боялся, если бы год за годом не играл в массовке какого-то дурного спектакля под вариативным названием то „Советская жизнь“, то „Российская жизнь“.

Ты просыпаешься утром и рука тянется к тумбочке за книгой, а на деле нащупывает будильник, чтобы прервать его издевательскую трель… Охранник в вестибюле офиса просит открыть портфель, чтобы проверить, действительно ли ты запер мобильник в  ячейке – пользоваться мобильным в офисе запрещено. Камеры снимают тебя повсюду – в коридорах, в буфете, чтоб контролировать, не пьешь ли ты в неурочное время кофе… Все телефоны прослушиваются… Все твои коллеги следят друг за другом и за тобой… Ты занимаешься не своим делом, а слово „работа“ ассоциируется у тебя со словом „каторга“… Ты не можешь сменить род своей деятельности, потому что тебе надо кормить семью…

И дальше…

По телевизору целый день тебе рассказывают, как сужается кольцо врагов вокруг нашей „святой родины“… Модераторы соцсетей обязаны следить за своими пользователями, не распространяют ли они „вредную“ информацию… Skype прослушивается… Я должен зарегистрироваться, как СМИ – со всеми вытекающими, – если у меня на страничке больше, чем две тысячи друзей… А если у меня по жизни больше, чем две тысячи – не надо ли мне зарегистрироваться, как агенту влияния?.. Впрочем, когда один из этих двух тысяч стукнет на тебя, что ты не считаешь Крым „нашим“ и не хочешь превратить в радиоактивный пепел Украину, а заодно и весь мир, особенно Америку, возможно, за тобой и не придут пока, но в некоторой изоляции ты окажешься наверняка…  Как человек, „который не любит свою Родину!“ О любви к родине поговорим как-нибудь в другой раз, тем более, что я не считаю, что запереть родину в клетке – это лучший способ проявить свою любовь к ней.

А пока весь остальной мир (не испанские апельсины – Боже избавь, и не французские пти-фуры, а целый мир - с людьми, культурой, другими мыслями, другими взглядами, другими берегами)  постепенно скрывается за густой пеленой, через которую снова нет хода…

Черт! Как все жалостно выходит! Кафка отдыхает.

И вот я беру бумагу и ручку по старинке. И я пишу: пока я жив, я могу все изменить. Пока еще не наступил конец света – я могу стать собой. Я могу наверстать упущенное за все те годы, когда я должен был вырасти и стать личностью, которую не пугают учителя, охранники, телеведущие и пара неверных друзей. Пока еще мой голос слышит хоть один человек, я буду говорить о свободе – истинной свободе, для которой пропаганда не существует, а есть возможность самому принимать решения и уважать мнение другого человека (сиречь – людей, стран), создавать что-то, что только я могу сделать, и чем только я могу поделиться… Жить поверх барьеров, быть „жителем планеты Земля, а не обывателем города Х“ (вписать любое).

   Пока остались последние дни лета, все еще может повернуться вспять. Наша жизнь – процесс, где я – не винтик... „Я и садовник, я же и цветок, в темнице мира я не одинок.“ Мандельштам, Бродский, Пушкин и прочие не боялись конца лета – они его ждали, потому что за ним наступала только осень…

Август за окном исходит мелким дождиком, он незаметно превращается в сентябрь, он начинает светиться золотом кленов и, возможно, золотом свободы…



Опрос

Можем ли мы изменить судьбу?
Да
25%
Нет
25%
Когда как
50%
Всего голосов: 4



Сейчас на сайте

Сейчас на сайте 0 пользователей и 0 гостей.