Я начал замечать тень лишь с возрастом – пока был подростком не замечал и солнца, мог по целым дням просиживать у моря с пацанами, собирать крабов и ракушки, нырять за мидиями с причала… „Тень – область пространства, менее ярко освещенная по сравнению с другими. Возникает благодаря присутствию объекта между ней и источником света…“ Я начал замечать тень лишь с возрастом – пока был подростком не замечал и солнца, мог по целым дням просиживать у моря с пацанами, собирать крабов и ракушки, нырять за мидиями с причала… А сейчас вдруг заметил, что на пляже сидеть невозможно – плавится, слоится воздух, нагреваемый с двух сторон – сверху от солнца и снизу – от песка, в струящемся воздухе перед тобой возникает араб в пестрой, как коврик из чайханы, одежде, со связкой пляжных полотенец в руках и меланхолично булькает: „Алю!“, отгоняешь его, как видение, и он исчезает. Раскаленный воздух нельзя вдохнуть – он густой. Сын зовет ловить крабов – он еще не видит ни тени, ни солнца. А я иду в тень, под пинии, под треск цикад, под жалобные вздохи горлиц: „Мне пло-хо! Мне пло-хо!“ Но что там пляж! Город – раскаленный конструктор Лего, в котором сам поневоле превращаешься в квадратноголового пестрого человечка с застывшей гримасой на желтом лице. В городе ищешь тени, завидуя жителям какой-нибудь старой Жироны, где каменные дома стоят так близко друг к другу, что, проходя по улицам, почти касаешься стен плечами, зато – солнце туда не забирается никогда. Человек всегда искал тени. Почему же тень всегда была темной стороной, „арсеналом сожалений“, призраком, дьяволом? Ведь она давала отдохновение, давала выжить, когда солнце, казалось, желало испепелить все живое. Я думаю, дело здесь в том, о чем говорил Булгаков, по привычке вложив свои сокровенные наблюдения в уста повелителя теней: „Ведь тени получаются от деревьев и людей.“ А человек никогда не доверял себе – все производные человеческого испокон веков были греховны. А уж то, от чего ему нельзя избавиться (Боже ты мой, сколько копий сломано ради того, чтобы избавиться от своей тени, вечного соглядатая, знавшего все темные тайны своего хозяина!), - это и есть самое темное, самое дьявольское, страшный черный двойник. В психологии Юнг обозвал „тенью“ набор отрицательных качеств, которые человек не признает за собой, которые ушли в подсознание. Безусловно, он воспользовался архетипическим образом зла, коренящегося в самом человеке, страшного черного двойника, неотступно следующего по пятам. Хороший психоаналитик очень быстро заставляет пациента увидеть самого себя, свою тень. В большинстве своем люди относятся к психоанализу сложно: одни пытаются высмеять, другие – боятся. Что может быть страшнее самого себя? Не знаю… Забравшись в тень пыльного московского сквера, ловлю себя на мысли, что рад бы, воссоединившись с оптическим явлением, воссоединиться и с собственной тенью, со своим подсознательным, которое в последние жаркие дни и душные ночи все чаще выходит на белый свет снами о золотой паутинке солнечных бликов на мелководье, зеленом крабе, которого надо взять осторожно за брюшко и спинку, чтобы он не успел цапнуть тебя клешнями, посадить в ведерко и искать нового… И тогда я не понимаю, что плохого в беззаботности и безответственности, я не чувствую солнца и у меня пока еще нет тени… „И беден тот, кто сам полуживой у тени милостыню просит.“

„АРСЕНАЛ СОЖАЛЕНИЙ, УНИЖЕННЫЙ БОГ…“ (Г. Аполлинер „Тень“)